Растопить старушке надо бы печь,
Вскипятить бы, как бывало, чаю,
Да согревшись им, на час прилечь, —
Сном забыться, годы возвращая.
Только нет. Пришла на двор беда,
Горя и обиды слезы льются.
Проросла на грядках лебеда,
За работу руки не берутся.
Где сейчас, да как живут сыны?
Может быть, кого недуг осилил?
Повели в поход их дни войны
По дорогам, по лесам России.
Жить одной старушке нелегко,
Горько слышать лай немецкой речи,
Счастье и отрада далеко —
За Днепром, за лозами, далече….
Вот старушка вышла на крыльцо;
Вьется лентой тропочка косая,
И речной прохладою в лицо
Светлый вечер дышит, угасая.
Было это в дни, когда весна
Степь поила теплыми дождями.
Прорастали в грядках семена,
Вверх тянулись слабыми ростками.
В знак любви и памяти своей
Горицвет старушка посадила,
Вспоминала милых сыновей,
Любоваться грядкою ходила.
— Не пыли у хаты, немец-вор,
Не темни собою вечер синий,
Не смотри на буйный цвет-узор,
Скройся с глаз, загинь в степной полыни!
Чует сердце, то не летний гром
За горой свою телегу катит;
Это бой горячий за Днепром —
Сыновья идут к родимой хате.
Мать к земле прильнула поутру,
Посвист пуль и конский топот слышит.
Отступают недруги к Днепру,
Тонут в нем… А гром все ближе, ближе.
Не сыны ли это? Не свои ль?
Набрала цветов, букет связала.
А вдали — встает столбами пыль.
Сыновья! — земля ей подсказала.
Слышала днепровская волна,
Как в огне сраженья у причала
Трех бойцов окликнула она,
Их, смеясь и плача, обнимала.
— Вот букет, — успела лишь сказать,
— Припасла по цветнику-подарку…
Надо б сыновей еще обнять,
Да они пошли уже в атаку.
И старушка, глядючи во след,
Уходящих в бой благословила,
Впереди, как знамя, горицвет…
Нет, не зря цветы она растила!