Каждый раз, когда даль затуманится,
Сизой дымкой закроет поля,
Мне чудесным видением явятся
У знакомых ворот тополя.
И оконца, сиренью увитое,
Мне приснится и дом, и цветы.
Рядом с домиком, шалью покрытая,
Мне приснишься, любимая, ты.
Ты все та же, по-прежнему милая,
Только глубже морщинки у глаз
Да серебряной ниточкой инея
Над виском седина улеглась.
Мчались слухи испуганным конником.
Удилами неправды звеня:
Будто видели сына покойником
Будто видели мертвым меня.
Ты душою и сердцем измерила
Боль и горечь утраты до дна.
Крепче всех, знать, любила и верила,
Дольше всех дожидаться могла.
Я приду к тебе в утро весеннее
Долгожданного мирного дня,
И, не веря в мое воскресенье,
В первый раз ты оплачешь меня.
Может, нет ни ворот и ни тополя,
Ни цветов, ни сирени в саду,
Только кружится, мечется по полю
Горсть золы, поминая беду.
Может, косы с серебряной проседью
Треплет ветер в дорожной пыли.
Черны вороны раннею осенью
Твое сердце в когтях унесли.
Все равно, когда даль затуманится,
Пеленой занавесит поля,
Мне с чудесным видением явятся
И лицо, и улыбка твоя.
Буду верить тебе и искать тебя,
И в осеннюю слякоть и слизь
Буду ветром рыдающим звать тебя:
«Где ты, милая мама, вернись!»
Я всю землю, с боями отнятую,
Обойду, осмотрю, обыщу,
И за каждую веточку смятую
Я твоим палачам отомщу.