Как сейчас я вижу: парк, аллеи
В дивном канте неподдельных роз,
И тебя голубоглазой феей,
Спутницей моих душевных грез.
В платьице простом под цвет сирени,
Непорочной прелести полна
Ты шагаешь в жизнь под песнь свирели
Бодрая веселая, нежна.
Ты уже почти в объятьях счастья,
Вот оно, лишь руку протянуть.
Вдруг затменье… Больно сжало грудь.
Гром ударил… Адский взрыв проклятий.
Ночь в кинжалах молний, — не вздохнуть.
И померкло все: ни чудных песен,
Ни цветов, ни солнца — пустота.
Мир так неуютен, тесен,
Что уйти бы в пору… навсегда.
Потускнели голубые очи,
Бледная, измятая судьбой
Ты идешь по жизни темной ночью
Трудной, неосвоенной тропой.
Стынет кровь от незнакомой речи.
Как вернуть давно померкший свет?
Отдохнуть бы, или груз полегче, —
Жить устала в восемнадцать лет.
Худенькой, дрожащею рукою
Так и вырвала б затравленную жизнь.
Только нет, — протест в рассудке:
— Не сдавайся! — шепчет он, — Держись!
И надежды яростная сила
Тянет в жизнь невидимой рукой:
Там ведь родина, там край до боли милый,
Он-то ведь по-прежнему живой!
***
Да, он жив родная, он все тот же,
Только зубы стиснуты сильней,
Только взгляд внимательней и строже,
Да улыбка малость поскромней.
Жизнь его бесстрашна, как и слава.
Поседевший в пламени войны,
Он такой же: гордый, величавый,
Как и прежде, в памятные дни.
Здесь, вне мира, при кандальном звоне,
Вряд ли слышишь ты победный гром;
В страшном мраке, тесноте и стоне,
Вряд ли знаешь: мы к тебе идем!
А ведь гром греми, его раскаты
Вырастают в силе с каждым днем.
Верь, сестренка, близок час расплаты,
Мы идем к тебе, и мы придем!